О народном просвещении в СССР нач. 20-ых гг.: взгляд эмигранта
Пришедшие к власти в 1917 году, большевики рассматривали школу и учительский корпус как инструменты создания нового социального строя, уделяя этой отрасли огромное внимание. Началось преобразование существовавшей в РИ системы образования. В феврале 1918 г. был принят декрет "О свободе совести, церковных и религиозных обществах", отделивший школу от церкви, а уже в июле появился документ "Об организации дела народного образования в РСФСР", определивший принципы организации народного образования. В соответствии с ним все обр. учреждения стали государственными и передавались в Наркомпрос, отменялись все (национальные, сословные, религиозные) ограничения в доступе к обучению, прежние структуры школьного управления были распущены, частные учебные заведения прекратили существование, древние языки выкинули из школьных программ. Важным ходом, способствовавшим облегчению всеобщего доступа к образованию, стал декрет "О введении новой орфографии" (окт. 1918 г.), упростивший нормы правописания.
Технически новая структура образования была сформулирована в "Положении о единой трудовой школе" и "Декларации о единой трудовой школе". Введена была единую систему бесплатного совместного обучения с двумя ступенями образования: 5 лет обучения в школе первой ступени, 4 года в школе второй ступени. При этом большевики отменили экзамены, наказания и поощрения, как тяжкое наследие царского режима, предполагалась выборность учителей. Осознавая критическую необходимость в ликвидации неграмотности, в 1920-25 гг. новая власть начала массовое обязательное обучение грамоте взрослых, а также подростков школьного возраста, не охваченных школой. Ликвидация неграмотности разворачивалась в первые годы после Гражданской войны и иностранной военной интервенции.В частности, каждый населенный пункт с числом неграмотных свыше 15 чел. должен был иметь школу грамоты ("ликпункт"), с сроками обучения первоначальным навыкам чтения, письма и арифметики в 3-4 месяца. Всего к 1920 г. удалось обучить грамоте 3 млн человек. В 1919 г. возник особый тип средней школы – рабочий факультет, который первоначально решал задачи повышения технической квалификации рабочих. К этому времени наиболее остро стоял вопрос о развитии школы II ступени на основе соединения обучения с производительным трудом, на которую и был сделан упор.
В целом, за 1920-ые гг. Наркомпрос вволю наэкспериментировался с несколькими системами и типами учебных заведений: 9-летняя общеобразов. школа (4+5 или 5+4), 7-летка школа с уклонами (профкон-центрами), 9-летняя фабрично-заводская школа. Однако в целом существенного повышения эффективности обучения в этот период не произошло. По факту, говорить о всеобщем начальном образовании стало возможным только после 1930 г., когда, наконец, была ликвидирована массовая беспризорщина. Собственно же классическая советская система образования, к которой мы все привыкли, сформировалась уже в 30-ые гг., когда произошел решительный возврат к урочной системе с выставлением оценок, а также был ликвидирован крен в сторону профтехобучения и реабилитированы гуманитарные дисциплины.
Естественно, что белая эмиграция, живо интересовавшаяся жизнью Страны Советов, не могла оставить без внимания и новации большевиков в области педагогики. В этой связи чрезвычайно любопытной представляется оценка, данная вновь народившейся советской школе, известным в России специалистом в области народного образования Е.П.Ковалевским* на Российском зарубежном съезде - глобальном собрании русской эмиграции, состоявшемся в Париже в отеле "Мажестик" с 4 апреля по 11 апреля 1926 года. На нём присутствовали 400 представителей русских диаспор из 26 стран, а инициативная группа по объединению русских общественных организаций во главе с П Б.Струве готовила его с 1923 года.
Остро-критические тезисы Ковалевского, прочитанные им в 3-ий день работы Съезда, носили тенденциозное название "Русская школа под игом большевиков" и были опубликованы в газете "Возрождение", № 309 от 7 апреля 1926 г. Преобразования коммунистов названы им "сатанинскими", при чтении отчетливо возникает перед глазами картина полного армагеддона: предвзятость г-на быв. депутата Государственной Думы зашкаливает. В принципе, субъективизм г-на Ковалевского объясним и понятен: одно уже "обезбоживание" школы вводило сторонника "классического образования" a'la Кассо в ступор, отмена преподавания др.-греч. и латыни выглядела крахом "устоев", а грандиозные усилия Советов по борьбе с неграмотностью просто не замечались, словно несуществующие. Потому что в противном случае, нужно было признать далеко не блестящую ситуацию с грамотностью низших сословий в РИ и высечь себя, подобно унтер-офицерской вдове.
Меня же более интересует "позитивная" часть программы Ковалевского, в которой говорится о плане, если можно так выразиться, рекоммунизации школы в "освобождённой России" - в 1926 г. в русской эмиграции ещё витал дух иллюзий, позволявший беженцам надеяться на скорый крах сов.власти. Абсолютно беспомощная и ретроградская мечта о том, как поворотить колесо истории вспять на отдельно взятом участке культурного фронта: вернуть закон Божий в школу, восстановить орфографию с ятями и ерами, укреплять патриотизм и напирать на нравственность. Ничего вам не напоминает, господа? Рецепты благолепия от нынешних охранителей лежат примерно в таком же русле, что не решает проблем собственно образовательного процесса, но добавляет геморроя педагогам и повышает градус раздражения в обществе. Ничто не ново под Луной.
В заключение ремарки предваряющей чтение самого документа, справедливости ради добавлю, что последний раздел доклада Е.П.Ковалевского ("Школа зарубежом") содержит весьма ценные советы по сохранению русской идентичности молодого поколения в условиях эмигрантского рассеяния. В принципе, русские зарубежные учебные заведения 20-30-ых гг., объективно развивавшиеся в соответствии с рекомендациями автора, дали прочный заряд "русскости" 2-ому поколению эмиграции, позволив сформировать полноценных граждан тех стран, где выросли дети беженцев. При всей региональной специфике и культурном бэкграунде страны проживания, они оставались патриотами традиционалистской, утерянной России, возвращение в которую было них них мечтой, и которой в реальности уже не существовало.
